— Эдна, просыпайся! — горячий и снова твердый Грегордиан сел, вынуждая и меня принять вертикальное положение, потому как спала я прямо на нем. — Просыпайся же! У меня есть планы для нас!
— Если они не включают в себя тишину и лежание без движения, я пас! — пробормотала, щурясь от косых, невыносимо ярких солнечных лучей. Сквозь опущенные ресницы я осмотрела сад в свете дня. Он выглядел таким же загадочно-прекрасным, как и в темноте, вот только очень запущенным. Мои познания в уходе за растениями ограничивались заботой о паре кактусов в прежнем офисе, но явно стоило убрать множество сухих веток и ворохи старых листьев и сделать что-то со всей этой неопрятной пожелтевшей травой.
— Что это за место? — открыла я глаза шире, заметив чуть дальше небольшой, совершенно заросший водоемчик.
— Сад Изэль, — ответил Грегордиан, поднимаясь вместе со мной.
— А кто она?
— Она была дриадой и первой фавориткой моего деда. Она тосковала по родному лесу и деревьям, и он приказал создать этот сад, чтобы она могла растить в нем все, что ей угодно.
— Но ведь мы на вершине башни, так? — Грегордиан кивнул, критически посмотрев на мятую в зеленых пятнах тряпку, бывшую моим платьем, и сдернул с ближайшей ветки свою рубашку. — Весь твой Тахейн Глифф — просто кусок голого камня, и если уж и создавать сад, то не логичнее ли это сделать вообще внизу в долине?
— Логичнее, конечно, — согласился он, одевая меня в пропахшую его кожей ткань. — Но для этого ему бы пришлось отпускать ее туда. А дини-ши не слишком хорошо относятся к наличию между нами и тем, кого мы хотим, даже небольшого расстояния, Эдна. Поэтому сад здесь, прямо над залом приемов моего деда.
— А сама Изэль была согласна с таким положением вещей? — может, я напрасно порчу момент, проводя ненужные сейчас аналогии?
— У нее был выбор, — деспот чуть нахмурился, одеваясь сам. — Ее народ и родной лес или мужчина. Она выбрала моего деда.
— А если бы нет? Он бы смирился и отпустил?
— История об этом умалчивает, Эдна, — деспот обхватил меня за плечи и повел к выходу.
Думаю, тему развивать не стоит. Не в этот раз уж точно.
— Здесь красиво, — только и прошептала я. — Мы можем бывать тут чаще?
— Можем. Тебе достаточно просто попросить. Но я намерен показать тебе еще множество гораздо более красивых мест, Эдна.
— Почему?
Грегордиан остановился и прижал меня щекой к своей груди.
— Потому что хочу, чтобы ты увидела — мир Богини бесконечно прекрасен, несмотря на то, что может убивать и пугать. Потому что хочу, чтобы ты захотела остаться и жить здесь, рядом со мной. Именно захотела, сама, а не просто смирилась с этим как с неизбежностью. Ведь сила желания может оказаться сильнее любой судьбы.
Он замолчал, хотя мне показалось, что он хотел сказать еще что-то. Что-то гораздо важнее остальных слов. Я отстранилась, заглядывая ему в лицо, желая прочитать, что же осталось недосказанным. Что за судьба такая, что настолько пугает самого архонта Грегордиана, что он готов рассматривать меня как союзницу в борьбе с ней? Означает ли «жить рядом со мной», что происходящее между нами перестало быть для него просто безумным сексом ради секса? Ведь для меня точно перестало, и обманывать себя и прятать свое сердце от ран больше не выйдет. Ответный взгляд был непроницаем. Если Грегордиан и позволил себе какие-то незнакомые мне эмоции, то их проявление было кратким, и я его пропустила. А может, их и не было, и это я ищу оправдания для своей капитуляции. Но если подумать, зачем Грегордиану прилагать столько усилий для получения чего-то или кого-то незначительного, зачем хитрить, если и так уже овладел моим желанием, каждой его каплей и нюансом и мог им управлять, даже не касаясь? У меня еще были тысячи «но» и «почему», но я просто кивнула, давая согласие хотя бы попробовать, а потом поцеловала его, просто потому что так хотела.
Несколько позже мы снова оказались в том самом пиршественном зале. Сегодня тут был накрыт хоть и обильный, но достаточно скромный завтрак. Из вчерашних сотрапезников были единицы. Алево и сидящий с ним рядом его крылатый синий сын, который вертелся так, словно под его задом была подушка из иголок, зыркал любопытными глазищами, что-то все время шептал на ухо асраи и хихикал. Еще Хоуг, Сандалф, парочка незнакомцев и несколько женщин, среди которых к моему раздражению выцветалась разряженная монна Брид. Сегодня она была в роскошном бледно-золотом платье, свежая и буквально сияющая, что бесило меня еще больше, потому как я засыпала на ходу и последовала совету Грегордиана одеться удобно и наверняка выглядела бледной немочью в сероватом кожаном обмундировании. По-крайней мере именно это я и прочитала в насмешливом взгляде суки, а потом пересеклась глазами с Алево, и тот снова едва заметно покачал головой, предостерегая от проявлений гнева. Но потом я оказалась окружена полным вниманием деспота, как плотным облаком. Эта немного шокирующая манера все время касаться хоть кончиками пальцев, хоть бедром под столом и отслеживание каждого моего движения будто создавали зону покоя внутри. Вдруг стало абсолютно наплевать на все способное тревожить и раздражать. Какое мне дело до тех, кто хочет этого мужчину, пока он хочет только меня? А с Алево у меня еще будет возможность поговорить и высказать все, что думаю.
После завтрака мы с Грегордианом вышли из замка и направились через большую площадь к той стороне оранжевой скалы, что круто обрывалась в море. И к моему неудовольствию там обнаружилась уходящая вниз лестница. Как всегда, чрезвычайно крутая и никаких перил или ограничителей. У ее подножья располагалась приличных размеров пристань с более чем десятком кораблей, казавшихся с такой высоты игрушечными. Неподалеку от лестницы поскрипывало устройство, нечто вроде большой подвесной платформы, на которой грузы поднимали и опускали. Типа аналог местного грузового лифта. Но, само собой, мы пошли по лестнице. Легкий путь же для слабаков!
— Я могу тебя отнести вниз. — Видно, на моем лице слишком отчетливо отразилась «любовь» к особенностям местной архитектуры.
— Я сама. Движенье — это жизнь! — я не стала упоминать, что тупо боюсь, что он оступится со мной, и тогда костей не соберешь. Моих уж точно. Но скажи я такое, засомневавшись в ловкости деспота, и болтаться мне на его плече в ту же секунду сто процентов.
— Ну тогда идем. Бирема снаряжена и ждет нас.
Значит, бирема все-таки судно, подумала, выдыхая с облегчением, когда мы наконец закончили спуск и шагнули на широкую плоскую палубу. Команда состояла из невысоких коренастых существ с такой обильной растительностью на лице и голове насыщенного красно-рыжего цвета, что видны оставались одни глаза. У всех ярко зеленые, словно светящиеся среди этих их естественных зарослей.
— Это ух-эсге, — пояснил деспот, когда рыжики стали дружно кланяться и приветствовать его. — Их ты еще не встречала.
— Сколько всего эээ… видов или народов фейри? — спросила, когда он повел меня на носовую часть, где был установлен большой открытый шатер.
Здесь внизу терпкий запах моря был острее, но зато ветер ощущался не так сильно. А вот солнце припекало по-особенному, так, как это бывает только вблизи воды. Сразу захотелось растянуться на палубе и впитывать его всем телом.
— Высших — двадцать два, и нас принято называть расами. Остальных, включая полуразумных зверей, сотни и сотни видов. Одни зовут себя народами, другие вообще никак, ибо говорить не умеют. Мир Богини очень разнообразен, жизни не хватит, чтобы посмотреть хоть по разу на каждое его чудо и создание.
Я с удивлением смотрела на деспота, который говорил о своем мире с искренним воодушевлением и восхищением. Таким, что заставляло всматриваться в каждую окружающую деталь тщательнее, желая увидеть то же, что и он. А я могла так же говорить о том мире, который всегда считала своим? То есть, да, я хочу вернуться домой, к тому, что мне привычно, потому что знаю, как там жить, потому что там я была другим человеком, управляющим своей жизнью, но что кроме этого? Земля прекрасное место, я это точно знаю, но положа руку на сердце могу ли сказать, что замечала окружающую красоту на самом деле? Что бы я могла привести в качестве аргументов, если бы убеждала, к примеру, уйти со мной в мир Младших и там остаться? Хотя зачем об этом думать? Такой ситуации просто не случится никогда.