— Тебе повезло, Эдна, не придется пролить даже капли крови! — прокомментировал асраи, продолжая жадно смотреть на странный предмет.

— Если ты что-то сделаешь не так, хоть чем-то навредишь ей, гоет… — начал Грегордиан, но Остадар перебил его, снова не являя особого страха или раболепного почтения.

— Знаю, архонт Приграничья. Ты убьешь меня, причем так мучительно, что я буду умолять тебя о скорейшей смерти, — безразлично сказал мужчина и протянул ко мне свою ладонь. — Дай мне руку, монна Эдна.

— Почему руку? — недоуменно спросила я, делая однако так, как сказано.

Для Зеницы истины нет разницы, в каком месте к тебе прикасаться, она покажет мне что нужно, — ответил гоет и нетерпеливо схватил меня жесткими, как металлические прутья, пальцами, тут же шлепнув гладкую прозрачную поверхность на запястье, как раз там, где обычно измеряют пульс.

— Не шевелись! — скомандовал он и стремительно отдернул свою неприятную конечность, но я успела заметить… нечто.

То краткое мгновенье между тем, как Зеница истины коснулась моей кожи и гоет разорвал наш контакт, его рука, за которую я зацепилась краем глаза, выглядела совсем иначе. Тонкой, изящной, очень смуглой и совершенно не мужской. Ошалело моргая, я уставилась на Остадара, шаря по его лицу и телу взглядом, но ничего странного не увидела. Все тот же немолодой, бледный мужчина с невыразительными чертами и блеклыми глазами, глядящими так, словно я насекомое, которое необходимо препарировать. Пока же я пыталась высмотреть, что же мне такое причудилось, Остадар цапнул свой магический инструмент обратно, не дав мне возможности снова засечь момент контакта с моей кожей, и, повернувшись к окну, поднял его, рассматривая на свет. Прежде прозрачная поверхность заклубилась месивом разных красок, которые, сплетаясь, менялись, складываясь в совершенно случайные, на мой взгляд, фигуры, словно разноцветные стеклышки в калейдоскопе. Но, похоже, сам гоет находил их не просто понятными, но весьма занимательными, причем настолько, что, кажется, вообще забыл, что мы здесь и ждем результатов. Он сдавленно вздыхал, даже охал и абсолютно неразборчиво бормотал под нос.

— Гоет, я жду ответа! — раздраженно рыкнул деспот, и Остадар вздрогнул, едва не уронив стекло и развернулся.

— Архонт Грегордиан, поклянись, что это не твоя очередная проверка моего мастерства и передо мной действительно голем, а совсем не оригинал! — странно ломким голосом потребовал Остадар, с таким видом, будто у него на подобное было полное право.

Мы с Алево переглянулись и замерли в ожидании неминуемого взрыва.

— Что. Ты. Несешь? — от глубокого рыка деспота задребезжали стекла. — Я велел тебе узнать, беременна ли моя женщина, а ты смеешь мне учинять допрос и требовать каких-то ответов?

Казалось, свирепость, прозвучавшая в голосе Грегордиана, вернула гоету вменяемость.

— Она не беременна и не может быть в принципе в ближайшее время, — отмахнулся как от чего-то неважного волшебник.

— Но она не голем, ни в коем случае! Передо мной человек, абсолютно нормальный человек, единственная в ней магия — это непрерывная связь с твоей сущностью, архонт, и об этом говорит каждая частичка ее плоти и крови.

Глава 48

— Это полная чушь! — рявкнул Грегордиан, и требовательно позвал меня: — Эдна!

Но мои мысли уже понеслись с бешеной скоростью, и я была немного недоступна для общения сейчас. Я человек? То есть да, собственно, никем другим себя никогда и не считала, сколько бы мне не тыкали этим пресловутым «голем». Просто вроде как смирилась с тем, что на свет появилась отличным от всех остальных людей образом. И что же теперь? Выходит, все это неправда? Я всегда была человеком? Или стала им по какой-то причине? Такое вообще возможно? Но если я не копия Илвы, то кто тогда? И если никогда не была големом, чем тогда заслужила похищение, унижения, практически лишение собственной личности. За что? Тут же пришло на ум: Грегордиан сказал мне, что я уйду с ним в его мир еще до того, как объявил големом. Могло ли все это изначально быть какой-то коварной интригой, чтобы подвести меня к тому, что я добровольно захочу оставаться с ним, потому что якобы никакого другого варианта нет?

— Эдна, на меня посмотри! — взревел деспот, пугая каким-то яростным надрывом в голосе. — Прекрати думать об этом! Гоет несет ересь — ты не можешь быть человеком!

— И тем не менее она человек, никаких сомнений! — влез Остадар.

— Заткнись, гоет! — Алево метнулся к мужчине, явно намереваясь выволочь того прочь силой.

— Не смей его трогать! — я и сама не поняла, откуда взялась такая дикая мощь для этого приказа, но Алево замер как гвоздями прибитый к месту. — Объясни мне, Остадар! Я хочу знать…

— Нечего тут объяснять! Эдна — голем! В ее происхождении нет никаких сомнений! — перебил меня Грегордиан и потребовал снова: — Эдна, меня слушай, не его!

— Она была големом, когда-то давно, но больше это не так, — с ледяным спокойствием, резанувшим по моим натянутым нервам мгновенным осознанием, ответил маг.

— Кто подослал тебя, ублюдок?!

Грегордиан в чистейшем бешенстве бросился к Остадару, Алево, замер являя собой я пребывала в полном шоке, и только гоет был убийственно невозмутим, несмотря на однозначное обещание неминуемой смерти, излучаемое архонтом.

— Это не колдун! — только и успела закричать я в спину деспоту, который молниеносно достиг мужчины и уже протянул руку к его горлу, точно намереваясь удушить того.

Пальцы Грегордиана уже смыкались на шее мнимого гоета, но поймали только воздух. Ослепительная вспышка, оглушительный звон в ушах, давление, дробящее кости в осколки, безжалостно кромсающее плоть, и жуткая сила, сминающая теперь мое горло и вздернувшая как кучу тряпья к потолку — вот что было в следующий момент.

— Эдна! — пробился сквозь отвратительное влажное клокотание в ушах рев Грегордиана. — Отпусти ее!

Кого я должна отпустить? Мой позвоночник был выгнут на грани излома, голова запрокинута под немыслимым углом, и видеть сквозь мельтешащие черные пятна в глазах я могла только потолок.

Боль заполнила каждый уголок тела, затопила полностью сознание, и слов ее выразить не существовало, но однако голос, ответивший деспоту, я услышала абсолютно четко, и от него внутри все как будто замерзло до звона и одновременно расплавилось, сжигая нутро дотла.

— А что ты сделаешь, если не отпущу? — ответила незнакомка, и каждый звук казался новой степенью агонии.

И, судя по двум сдавленным воплям, не только моей.

— Дану, умоляю! — проскрежетал Грегордиан так, что я его едва узнала. — Я посмел оскорбить тебя, не она.

— Оскорбить? — высокомерно фыркнула богиня. — Глупое мое дитя, не мни о себе слишком много! Ты лишь досаждаешь мне глупостью, отвергая замечательный дар. Не мой, но однако же я пока не против тебе его оставить! Но если ты все так же будешь упорствовать, то отниму его навечно!

Ответа от Грегордиана не последовало.

— Не хочешь ты меня о чем-нибудь поумолять? — Я не сразу поняла, что этот ехидный вопрос обращен уже ко мне.

Я бы, может, и взмолилась о прекращении страданий, что она мне причиняла самим своим присутствием, но в легких не было ни капли воздуха, чтобы произнести хоть звук.

— Люди и их ограничения! — фыркнула Дану. — Просто подумай!

И я подумала. Сначала только о том, как же больно мне. Но в следующий миг о том, как мне невыносимы мучения Грегордиана, который все продолжал хрипеть то ее, то мое имя… а потом… потом словно через меня потекла целая река образов, воспоминаний, злости, возмущения. Все, что помнила и испытала, пропустила через себя с того момента, как очнулась по эту сторону Завесы. Какая же жестокая сучка Дану, какая дура Эбха, какой ублюдок этот проклятый Бели, которого они делят, какой вывернутый наизнанку мир она создала, переносить который я готова лишь ради единственного существа во всей Вселенной.

— Надо же, вот значит как это, — пробормотала богиня, звуча несколько недоуменно. — А для меня все совсем иначе.