Грегордиан усадил меня на лавку, все еще всхлипывающую и дрожащую, и чуть придержал, убеждаясь, что я не свалюсь, едва он меня отпустит.

— Нужно несколько часов, чтобы быть уверенным, что киск точно сработал полностью, — его голос был таким, словно это он тут только что заходился в крике, а не я. — Но ночью тебе придется продемонстрировать мне во всех подробностях, насколько притягательным ты меня считаешь, Эдна.

Оставив меня, он пошел к выходу из купальни немного скованной походкой. Боже, и смех и грех, бедный мужик!

— Твое присутствие при моей встрече с Хаконом будет весьма желательно. Собирайся! — бросил он, исчезая.

Это такой завуалированный намек на то, что мне неплохо дается роль его сдерживающего фактора, или деспоту нужно своими глазами увидеть, что никакого сговора между мной и его братцем в принципе быть не может? Неважно. Я все равно не собиралась пропускать это событие.

Глава 30

Слава Богу, с появлением деспота планы насчет моего одеяния не изменились, и я застала в спальне Лугуса с относительно простым платьем в руках. То есть в основном оно все же состояло из ткани, а не из миллионов каменьев, его сплошным слоем покрывающих. И, само собой, оно было белоснежным. Сначала меня немного подмывало спросить у Лугуса, всегда ли Грегордиану нравились женщины в белом, но потом пришла к выводу, что плевать я хотела на это. Просто отметила для себя, что еще совсем недавно решила бы, что нужно как-то использовать любимый цвет деспота, дабы удерживать его внимание, а сейчас я просто хотела нравиться ему. Притягивать его взгляд так же, как он мой. И я прекрасно отдаю себе отчет, что совершенно не в одежде тут дело, а в нашем бесспорном взаимном влечении, но и упускать ни единой детали я не собиралась.

— Монна Эдна, асраи Сандалф просит о разговоре с тобой, — с поклоном сообщил один из брауни, пока мои волосы по обыкновению подверглись укладке усилиями одного из его соплеменников, и у меня брови невольно поползли на лоб.

Лугус же на это усмехнулся весьма саркастично.

Ну еще бы, раньше я за рыжим что-то такой чрезмерной вежливости и уважения к моему личному пространству не замечала.

— Монна Эдна, — продолжая меня удивлять, чуть ли не расшаркался Сандалф, — принц Раффис сообщил, что он готов встретиться с посланником Хаконом и нашим архонтом, но только при условии, что монна Илва тоже будет присутствовать при этом.

Я озадачено моргнула, уставившись на асраи.

— И ты пришел об этом сообщить мне?

Асраи сделал некое неопределенное движение, типа решай давай это как-то сама. Прекрасно, очевидно, донести это до деспота предлагалось именно мне. Отважные, мать их, великолепные асраи. Думаете, я буду прикрывать вас своей неширокой спиной от гнева архонта? Да за какие такие заслуги? Ладно уж кого-то другого, но не этого рыжего гада, что шипел как змея на Грегордиана после Завесы за то, что тот якобы слишком мягок ко мне, не говоря уже об остальном.

— В таком случае тебе и Хоугу стоит отправиться прямо сейчас к монне Илве и пригласить ее на трапезу от моего лица и заодно навестить принца и заверить его, что она там непременно будет, — Сандалф явно собирался мне возразить, но я опередила его, придав своему голосу максимум стервозности. — Не ожидаешь же ты, что я сама стану носиться по Тахейн Глиффу в качестве посыльного?

Выражение бессильной злости на лице рыжего было прямо-таки бесценно для меня.

— Монна Эдна, ты становишься все больше похожей на фейри, — сдержанно, но однако одобрительно констатировал Лугус, едва Сандалф ушел, громко шарахнув дверью.

Брауни кратко глянул мне прямо в глаза, и я в них успела прочитать «возможно, ты и не безнадежна».

— Заносчивой, эгоистичной и самовлюбленной? — хмыкнула я, покачав головой, когда он снова погрузился в суету.

— Мстительной, недоверчивой и способной хоть иногда и в чем-то постоять за себя, — ответил брауни, обвешивая меня на этот раз жемчугами чуть золотистого оттенка, как раз почти в тон моей коже, и, сделав многозначительную паузу, добавил: — И влюбленной в нашего архонта.

Я усмехнулась. Вряд ли последнее тоже относиться к перечню качеств, желательных для фейри.

— И что в этом тебя по-настоящему радует?

— То, что ты та спутница жизни, что никогда не ранит его снова.

— А он меня?

Брауни отвернулся, явно устраняясь от ответа.

Грегордиан появился, когда возня с моей прической была почти окончена. И я ничего не могла поделать с тем, что мое дыхание пресеклось от его вида. Да, любое появление деспота в одном со мной пространстве действовало на меня так, словно по моим венам вдруг начинало струиться чистое электричество. Не важно, во что он был одет или вообще представал обнаженным, это каждый раз заставляло сначала замереть от ощущения неожиданного попадания в некий вселенский вакуум, где этот мужчина был единственным объектом, на который я могла смотреть. И лишь несколько вдохов спустя вся мощь его присутствия и энергетики обрушивалась на меня, перегружая каждый орган чувств почти до боли. Но таким, как сейчас, я Грегордиана еще не видела. Передо мной предстал истинный архонт Приграничья во всем устрашающем блеске, тут уж не могло быть никакой неверной трактовки. Светло-серая рубашка, в точности как его глаза, будучи вроде бы свободной, при этом облегала его тело, удивительным образом подчеркивая пугающую мощь его совершенных мышц. Вдоль проймы и по рукавам струились мотивы вышивки цвета черненого серебра, очень напоминающие кельтские узоры. Свободный ворот открывал часть смуглой груди и мускулистую шею с уже знакомым мне торком из светлого металла и вырезанным из угольно-черного камня изображением моего Бархата на нем. Запястья перехвачены широкими массивными браслетами или, скорее уж, наручами, сплошь покрытыми разными символами и странными узорами. На нескольких пальцах здоровенные перстни, которыми с легкостью можно при желании череп проломить. Непривычно узкие для него штаны и высокие черные сапоги, мягкие голенища которых были расшиты в том же стиле, что и рубашка, подчеркивали длину и более чем развитую мускулатуру его сейчас широко расставленных ног. Уверена, что абсолютно нарочно никакого оружия, словно подчеркивая, что для любой победы ему достаточно лишь его тела, которое и есть самое жуткое и эффективное его вооружение. Грегордиан снова выбрил наголо голову, но не тронул лицо, и теперь короткая темная щетина оттеняла его подбородок и скулы, делая черты более резкими и агрессивными. Все в нем сейчас: каждая деталь и весь язык тела — уже словно было настроено на то, чтобы продемонстрировать миру жесткого, свирепого архонта Приграничья, владетеля Тахейн Глиффа и беспощадного непобедимого воина. И только взгляд его серых глаз принадлежал еще мне. Грегордиан смотрел мне в лицо пристально, неотрывно, как всегда создавая этот потрясающий эффект реального полноценного касания. Между нами было несколько метров, но я отчетливо осязала властные, но нежные пальцы, скользящие по линии моих бровей, оглаживающие щеки, дразняще обводящие контур губ. И собственная реакция на это была предсказуемой и безусловной, абсолютно неизбежной. Мои веки так и норовили опуститься в истоме, и потребовались усилия, чтобы не откинуть голову, подставляя еще больше кожи под эту искушающую дистанционную ласку. Готовность отдаваться этой его власти надо мной была мгновенной, на уровне самых основных инстинктов, тех, что работают в обход разума. Всеобъемлющая необходимость поддаться, принять без остатка, соблазняя моего деспота утонуть во мне полностью. И его взгляд открыто отвечал мне безоговорочным согласием на это окончательное погружение. Так ли это, или я вижу лишь то, что хочу видеть?

— Нам пора, — спустя вечность, наполненную нашим безмолвным общением сипло произнес Грегордиан и протянул мне руку.

По дороге я некоторое время колебалась, стоит ли говорить Грегордиану о моем открытии относительно принца и Илвы, но все же склонилась к тому, что лучше умолчать. Кто знает, насколько это может взбесить деспота, а времени на усмирение его гнева сейчас нет. Так что шарахну по нему этой петардой попозже. А может, мне повезет, и это сделает кто-то другой.