Весьма здравая мысль, учитывая, что я догадываюсь о том, насколько плачевная участь меня ждет в противном случае. Осталась мелочь — убедить деспота, что его невеста, женщина, на которую он возлагает надежды на продолжение своего рода, не так уж и ценна и нужно позволить ей ходить куда вздумается. Ну да, и это учитывая, что кругом враги и предатели. Что может быть проще в самом-то деле!

То, что Грегордиан вернулся в покои, я, как всегда, почувствовала раньше, чем увидела его. Кожу стало покалывать, как от крошечных укусов электричества, а внутри заклубилось такое знакомое предвкушение. Деспот появился в дверях купальни и мрачновато посмотрел на вмиг обратившуюся в бесчувственного сфинкса Илву, а потом прилип глазами ко мне.

— Ты получила достаточно своего общения, Эдна? — раздраженно проворчал он, и я кивнула. — Ну что же, тогда я желаю, чтобы все твое внимание снова принадлежало мне. Монна Илва, покинь нас!

Глава 42

Грегордиан посторонился, позволяя Илве пройти мимо, и проводил ее пристальным, нечитаемым взглядом. Она давно исчезла, но он все продолжал смотреть, и какая-то темная, первобытная жуть заворочалась у меня внутри, обожгла кислотой, обернулась вокруг сердца ядовитой, нашептывающей гадости, ползучей гадиной. Что если… Но стоило моему деспоту снова посмотреть на меня, и мерзкая тварь ревности тут же отступила, стремительно уползла обратно в те закутки души, откуда и появилась. Потому что в серых глазах напротив было нечто заставившее меня снова ощутить себя исключительной.

— Не хочешь ничего рассказать мне, Эдна? — негромко спросил Грегордиан, продолжая неподвижно стоять в дверном проеме.

В руке деспота я заметила что-то похожее на небольшую серебряную фляжку. Проследив за направлением моего взгляда, Грегордиан открутил крышку и, запрокинув голову, сделал несколько больших глотков, заставляя завороженно наблюдать за движениями его горла.

— Смотря что ты желаешь узнать, — насторожилась я, размышляя, не было ли и правда какого-то способа подслушать мой разговор с невестой архонта. Мы обе наболтали на целую кучу неприятностей.

— На самом деле, есть масса вещей, которые я хотел бы выяснить о тебе, — ответил деспот, выглядя непривычно задумчивым. Казалось даже, что он прислушивается к чему-то в себе.

Глотнув еще раз, Грегордиан завинтил сосуд и, сунув в карман, протянул руку. Я без колебаний подошла и вложила в нее свою. Он повел меня через пустынную гостиную до спальни. Отпустив на секунду, он стянул через голову рубаху и небрежно отшвырнул ее куда-то в угол. Повернувшись, Грегордиан снова взял мою ладонь и, прижав ее к своей немного колючей щеке, потерся как кот. Я аж губу закусила, не зная, чего и ожидать после совсем недавней бурной реакции деспота на любое малейшее прикосновение.

— Мне казалось, тебе известно о каждом моем шаге, — пробормотала, наблюдая за тем, как деспот, убрав мою руку от лица, закинул на плечо одно из наших одеял и увлек меня за собой на балкон. — Если я и остаюсь одна, то ненадолго.

Расстелив его на прогретых солнцем камнях, Грегордиан растянулся на нем сам, подложив одну руку под голову, и поманил меня. Я уселась рядом, гадая, к чему все идет и будет ли наглостью сейчас вообще улечься на него, с наслаждением прижаться к его мощному телу своим и, уткнувшись в шею, хоть немного покайфовать от неповторимого мужского запаха согреваемой местным солнцем кожи. То есть, конечно, я не наивная и имею представление, чем заканчивается обычно то, что мы оба оказываемся в горизонтальном положении, но я только недавно получила однозначный отказ в близости от Грегордиана и не торопилась с выводами и опрометчивыми действиями. К тому же выглядел он не столько возбужденным, сколько каким-то умиротворенным. Дыхание деспота было спокойным, тело расслабленным, движения неторопливыми. Он даже обманчиво сонно прикрыл глаза, вот только взгляд сквозь густые завесы ресниц был таким знакомым, требовательным и обжигающим, переполненным обнаженной похоти, на которую мои тело и разум реагировали безошибочно и однозначно. В общем, я несколько потерялась в его смешанных сигналах.

— Я понятия не имею, что у тебя происходит здесь, — деспот медленно поднял руку и коснулся пальцем моего лба, а потом провел им вниз, останавливаясь на нижней губе. — И это мне совсем не нравится.

В его тоне не было и тени угрозы, но сам смысл слов вынуждал меня насторожиться, хотя прикосновения, казалось, уговаривали совсем об обратном.

— Ну, тут мы, можно сказать, в одинаковом положении, — пробормотала я и, обхватив его запястье и мимолетно поцеловав центр ладони, переместила ее на свою щеку. — Хотя мне-то кажется, что я периодически выворачиваю перед тобой душу.

Грегордиан глубоко вдохнул, его мощные грудные мышцы резко сократились, но так же быстро и разгладились вновь, и он с едва слышным стоном выдохнул.

— Нет, Эдна, не в одинаковом, — спокойно возразил он и, обхватив затылок, мягко подтолкнул, понуждая упасть и устроить голову на его плече. — Ты, твои мысли, чувства, желания и потребности для меня как постоянный вызов. На вызовы я привык отвечать жестко и однозначно. Возможно лишь два исхода — победа или поражение. Но с тобой ведь по-другому.

Я устроила одну ладонь прямо над его сердцем, все еще сдерживая желание начать ласкать его горячую, испещренную шрамами кожу. Деспот повернул голову и уткнулся в волосы на моей макушке, шумно и протяжно вдыхая. Он говорил почти монотонно, казалось, совсем без эмоций, но меня с головой накрыло ощущением пронзительной небывалой откровенности.

— Поражение для меня противоестественно. Но и победа… она не кажется единственно-правильным решением, и нужна ли она мне с тобой, я не знаю, — ласкающие пальцы Грегордиана, спустившись по шее, оттянули и так глубокий вырез платья, обнажая мое плечо, и стали выводить там дразнящие мои нервные окончания круги. — Но и как научиться жить день за днем, смиряясь с наличием этой постоянной провокации для моей натуры, понятия не имею.

Странно, а мне так казалось, что я в последнее время только и делаю, что двигаюсь в выбранном им направлении, не противясь и не бунтуя, постоянно идя на компромиссы. Неужели мы видим все настолько по-разному?

— Разве ты сам не говорил, что я тебе не противник? — Не в силах больше сохранять неподвижность, я стала гладить его мощную грудь, обводя плоские темные соски.

— Может, я поторопился с выводом, — хмыкнул Грегордиан и накрыл мою руку своей, но не требовательно, приказывая прекратить безобразие, а словно временно притормаживая, и снова потерся лицом о макушку. — Но если не противник, то кто, Эдна? Я отнял у тебя все: прежнюю жизнь, право выбора, возможность самой определять свое будущее. После всего этого ты можешь быть моим союзником?

И в самом деле, могу ли? Ведь и верно: вел он себя временами как редкостная скотина, и я не забыла, не простила, но и ненависти никакой нет. Так, вспышки протеста скорее уж, а не тотальное отторжение. Отпустила, позволила себе принять нечто новое, для чего старые обиды призрачны, а прежние правила и принципы излишни. Вот только полностью ли? До какой степени? Не навалится ли однажды на меня осознание ошибки, если Грегордиан опять сделает что-то болезненное для меня? Вообще, зачем сейчас об этом? Какой смысл?

— Разве это все варианты? — я завозилась, пытаясь отстраниться, и деспот не стал меня удерживать. — Почему я просто не могу быть женщиной, любящей тебя вопреки всей логике, а ты мужчиной, который выберет меня, наплевав на судьбу, потому что тоже неравнодушен?

Наши взгляды сцепились, и я затаилась, почти ожидая получить отповедь за то, что разинула роток на слишком большой кусок. Но Грегордиан по-прежнему оставался неестественно для него спокойным и только снова стал осторожно гладить мое лицо, отслеживая пальцами линии бровей, скул, обводя контур губ и глядя на них так пристально, будто думал только о поцелуе.

— Любовь никогда не отменяла противостояния, скорее уж наоборот, Эдна, — спустя несколько минут сказал он, в тот момент, когда я уже почти решила наплевать на все и накинуться на его рот сама. — Но это то, что ты хочешь на самом деле? Чтобы я выбрал тебя и отверг предначертанное?