— Что это за место? — тихо спросила я сама, так как не похоже было, что он собирался говорить со мной.

— Одно из тайных убежищ Ерина, — ответил деспот, подойдя ближе, при этом он выглядел, наверное впервые на моей памяти, неуверенным, будто не знал, проявления каких чувств я от него жду. — Несколько лет с того момента, как научился летать, он был той ещё занозой, и нам частенько приходилось его искать. Об этом месте не знает никто, кроме самого Ерина, Алево и меня.

— Теперь знают, — покосилась я на любопытно озирающихся фоетов.

— Это ненадолго! — отрезал Грегордиан и глянул на голубых летунов как… как смотрят на покойников.

Я шагнула к нему вплотную, вцепляясь в руку и вставая на цыпочки, так, чтобы прошептать в самое ухо:

— Не надо, умоляю!

— Эдна! — предупреждающе рыкнул деспот, но я зашептала снова:

— Пожалуйста, закрой их в темнице, но не… это!

— Пребывание в заключении не может лишить их способности болтать, — огрызнулся деспот, вжимая меня в себя как в страстном объятии.

— Клянусь, что глаз не сомкну эти сутки, и если к нам попытается приблизиться кто-то, кто не будет тобой, я мгновенно воспользуюсь артефактом! — затараторила ему в ухо. — Пожалуйста, нет смысла убивать там, где этого можно избегнуть!

— Ты никогда не перестанешь мне перечить? — со вздохом спросил деспот, впрочем, без всякой злости.

— Я научусь быть паинькой, обещаю, — почти промурлыкала я и потерлась лицом о его колючий подбородок, уже зная, что одержала свою малюсенькую победу.

— Скорее, ты научишься признавать, что иногда стоит принять действенные меры в нынешнем, дабы не иметь больших проблем в будущем.

Ну, может и так, время покажет. Грегордиан отпустил меня и направился к носилкам, а я стояла, не отрываясь глядя и мужественно сглатывая упорно возвращающийся ком в горле. В последний момент деспот обернулся и в несколько шагов достиг меня, сгребая в почти удушающие объятья. Я с готовностью, словно только этого и ждала, подставилась под его лишенный плотской жажды, но при этом совершенно собственнический поцелуй.

— Я постепенно привыкну… к этому, Эдна, — тихо сказал он, стиснул напоследок в объятьях, после чего уже разжал руки и стремительно ушел не оглядываясь.

Фоеты сделали последний круг над скалой, выглядя огромными встревоженными птицами, и унеслись прочь.

Когда я смогла в достаточной мере побороть желание взвыть раненной волчицей и обернулась, Илва уже вовсю хозяйничала в тени пещеры, располагая оставленные нам припасы и свернутые покрывала поудобнее. Посреди светлого каменного пола место старого кострища выглядело черной неряшливой кляксой, возле которой теперь кучей лежали бурые, маслянисто поблескивающие куски горючей субстанции.

— Будет лучше не разводить огня без особой необходимости, — произнесла я, просто чтобы хоть что-то сказать, и, видимо поняв это, Илва молча кивнула.

— Чтобы ни случилось, ты получишь шанс на ту жизнь, которой так желаешь, — продолжила я, не зная, как ещё развеять прохладную неловкость между нами и стоит ли это вообще делать. Мы не подруги не разлей вода, а просто, по сути, случайные попутчики по жизни и очень скоро разойдемся навсегда.

— Я знаю, — ответила Илва, не отрываясь от своего занятия. Ну, собственно, все. Что тут еще скажешь?

Взяв одно из скрученных в плотный тючок покрывал, уселась посреди входа в пещеру так, чтобы не попадаться на глаза тем, кто может пролететь сверху, но при этом иметь максимальный обзор на все пространство до горизонта. Конечно, оставалась слепая зона с обратной стороны скалы, но в любом случае тому, кто захочет здесь совершить посадку, придется облететь ее, и значит, попасть в мою прямую видимость, и я успею среагировать. Через какое-то время глаза стали нещадно слезиться и болеть, и пришлось часто моргать и промокать ненужную влагу в уголках. Думать о чем бы то ни было я себе запрещала, как, впрочем, и подсчитывать время и прикидывать, что сейчас мог бы делать Γрегордиан. Но фантазия — штука упрямая, плевать хотевшая на рациональность и попытки от нее отмахнуться, тем более, когда ты вынужденно бездействуешь, не в силах занять себя хотя бы чем-то монотонным. Илва была неслышной и незаметной до того момента, как коснулась моего плеча, заставив вздрогнуть и ощутить, как же я все-таки внутренне напряжена.

— Если ты не позволишь мне сменить тебя, то очень скоро не сможешь быть достаточно внимательна! — со своей обычной невозмутимостью сказала она.

— Я… — Что? Не могу тебе доверять, потому что так сказал Грегордиан?

Глупость же! Сижу тут, как блоха на лысине, уткнувшись глазами в горизонт, и ничто не мешает Илве стукнуть меня по голове или воткнуть нож в спину и обыскать, чтобы найти артефакт. На самом деле, в душе я ведь точно знаю, что ничего подобного она делать не собирается, несмотря на всю заразность паранойи деспота.

— Спасибо, — только и пробормотала, поднимаясь на онемевших от долгой неподвижности ногах и направляясь вглубь пещеры, где Илва уже обустроила, оказывается, нечто вроде лежанки.

— Не за что благодарить, Эдна.

Я улеглась и закрыла глаза, надеясь прогнать жжение и противные световые пятна, которые, казалось, выжгли на роговице солнечные блики на волнах.

– Разве это ощущается чем-то хорошим? — донесся до меня голос Илвы.

— Что именно?

— То, что между тобой и архонтом. Я ещё могу понять разделение удовольствия, моменты, приносящие радость, но сейчас ты выглядишь так, будто проходишь через пытки.

Я хмыкнула, даже почти смогла засмеяться, собираясь возразить ей, но потом осеклась, осознав, насколько она права. Больно мне было, где ни ткни, хоть я и старалась это игнорировать, и к страданиям плоти это не имело отношения. Мучительно — не ощущать Грегордиана рядом, ещё хуже знать, что, может, теперь это навсегда. Больно от пронизывающего страха за него и за тех, кто будет с ним и чья возможная потеря глубоко ранит его, каким бы бесчувственным чурбаном он ни притворялся. Но нужно остановиться, не думать-не думать-не думать!

— Когда кого-то любишь, такие переживания неизбежны, — уж не с таким мужчиной, как достался мне, точно. — Но это не повод отказаться испытывать те чувства, что идут в комплекте.

— Почему? Согласись, это ненормально — дорожить тем, что способно делать тебя уязвимой и ранить так сильно, как не способно и железо.

— В мире Младших какие-то ученые в результате исследований установили, что любовь весьма напоминает симптомы некоторых психических заболеваний, — усмехнулась я. — Так что насчет ненормальности ты полностью права.

Вряд ли я та, кто сможет как-то логически объяснить ценность тех чувств, которые сама обрела совсем недавно. еще считанные недели назад была почти такой, как Илва. Так что хоть я и разобралась почти в собственных эмоциях, но найти слова, чтобы их озвучить? Как бы я себе самой, той, прежней, обосновала все это чувство окончательности выбора, смятение, тоску, невыносимое притяжение, что тянуло меня как неодолимая гравитация туда, где ОН, тот самый, единственный, без которого физическое существование, может, и станет длиться дальше, но ЖИЗНЬЮ уже никогда не будет? Никак. Поэтому пусть это будет ее собственный путь познания, любой из нас это заслужил и на это обречен с момента появления на свет.

— Похоже, у вас с архонтом одна болезнь на двоих, так что ты должна верить, что он сильнейший и вернется за тобой, несмотря ни на что.

— Я верю! — Если так, то зачем повышаешь голос, Аня?

Дальнейшие часы до заката мы сменяли друг друга еще дважды и не говорили более необходимого. Когда солнце стало садиться, будто медленно погружаясь под воду, внутри с тало медленно разрастаться отчаянье. Вот сейчас там, в Тахейн Глиффе, Грегордиан собирается повести в бой драконов и своих лучших воинов. С каждым следующим часом мне становилось все хуже, но я этого не осознавала, пока Илва неожиданно не села позади меня и не шокировала, обхватив и прижав спиной к своей груди. Неожиданное тепло извне будто взорвало меня изнутри. Я больше не смогла держаться и зарыдала. Сердце ощущалось громадным и все расширялось, готовое разломать мою грудную клетку, и меня трясло так, что Илве пришлось вцепиться в мое тело намертво, удерживая на месте. Сквозь всхлипы и рыдания я, давясь, говорила ей, какая я на самом деле слабая, как невыносимо люблю Грегордиана, что не представляю, как жить без него, что пусть только вернется, и не отпущу больше никогда, зубами и ногтями вцеплюсь, в кожу врасту, но никогда-никогда-никогда… Илва же не прерывала меня, не пыталась вразумить, не утешала, просто была рядом, пережидая мою истерику. Когда я успокоилась, она так же молча снова отстранилась, но не дистанцировалась от меня, не вынудила почувствовать стыд за срыв. Мы просто продолжили меняться на посту, а у меня снова нашлись силы игнорировать тиканье обратного отсчета внутри. Рассеянный солнечный свет стал разбавлять окружающую темень и постепенно гасить необыкновенно яркие местные звезды, но в небе так никто и не появился. Да, я понимала, что ровно сутки еще не миновали и время ещё есть.