В какой-то момент Хоуг остановился у одной из дверей и, толкнув ее, шагнул в сторону. К тому времени остальная толпа рассеялась — очевидно, брауни позаботились о расселении всех гостей, и в коридоре остались только мои телохранители, зеленоглазая с одним их темнокожих слуг за ее спиной и посланник. Хакон снова сосредоточил свое внимание на мне, заулыбавшись так ослепительно и дразняще, что я даже на секунду зависла, что явно было истолковано им как преимущество. Вот только напрасно, потому как в этот момент я думала о том, что, наверное, умерла бы на месте от восторга, если бы мне когда-то так улыбнулся мой деспот. Особенно если бы он сделал это искренне, а не с определенной целью, как мужчина передо мной.

— Могу я рассчитывать на то, что ты, монна Эдна, покажешь мне все и внутри? — промурлыкал Хакон, и я безошибочно узнала тот самый завораживающий тембр и манеру говорить, что когда-то настолько поразили меня у Алево, когда он с легкостью превратил ту продавщицу в свою безвольную игрушку.

— К сожалению, нет, — черта с два я сожалела.

— Тогда как же ты узнаешь, насколько я доволен всем? Возможно, тогда посетишь меня позже? — настаивал посланник, абсолютно бесстыдно игнорируя всех остальных присутствующих. Хотя о каком стыде может идти речь здесь. В свой голос Хакон еще щедрее добавил обольщающих ноток, и должна признать, в этом он реально превосходил Алево, хотя может дело в его сходстве с Грегордианом, что постоянно сбивало меня с толку. Он мог быть копией архонта, только гораздо более утонченной, сглаженной, доведенной до идеала. Будто отретушированной. Но глядя на него я вдруг отчетливо поняла, что именно резкость каждой черты, о которую ранилось мое сердце, грубоватость линий тела, отчетливо вещающая о скрытой мощи, шрамы, как карта прежней боли, вместо гладкой кожи и делают Грегордиана неповторимым, совершенным только для меня. Только потому, что улыбки так редко сменяют его вечную угрюмость и настороженность, от них так заходится мое сердце. Его манера обольщения — это скорее прямая лобовая атака, а не филигранное обволакивание, укутывание в паутину, и только это открытое завоевание я внутренне принимаю несмотря на жесткость самого процесса.

— Монна Эдна? — напомнил о себе посланник.

— Посланник Хакон, я абсолютно бесполезна в решении любых бытовых проблем и далека от хозяйственных нужд, — максимально легкомысленно пожала я плечами. — Поэтому я очень надеюсь на твое терпение, и если что-то окажется неподходящим в твоих покоях, ты не впадешь в гнев, а просто сообщишь мне за трапезой, и я немедленно найду кого-то по-настоящему компетентного, кто решит все проблемы.

Хакон ухмыльнулся, ясно показывая, что насквозь видит все мои маневры и останавливаться не намерен.

— Что же, увидимся позже, монна Эдна, — снова обворожительно улыбаясь, сказал он, и без всякой заминки и смущения кивнул через мое плечо зеленоглазой, и она, покачивая бедрами, проскользнула внутрь, презрительно и высокомерно глянув на меня.

Я уже почти позволила себе отвернуться и облегченно выдохнуть, когда Хакон стремительно наклонился к самому моему уху, жарко выдохнув в мою кожу и заставив напрячься Сандалфа и Хоуга, которые, впрочем, теперь не сделали ни единого движения и выглядели несколько беспомощными. Очевидно, это не та территория, где у них были хоть какие-то полномочия.

— Моего брата здесь сейчас нет, — чувственно прошептал Хакон, нахально потершись носом о чувствительную кожу за ухом. — А мой визит будет, возможно, очень кратким, монна Эдна. Не упусти свой шанс.

Я шумно выдохнула, почти несясь по коридорам и растирая пальцами место, которого нахал коснулся, остро желая содрать идиотский тяжелый наряд и помыться.

— Даже не смей и думать! — прорычал сзади Сандалф.

— Вот только не учи меня, как верность Грегодиану блюсти, асраи! — огрызнулась я. — Как будто я в принципе на этого индюка самовлюбленного могла бы позариться!

— Почему нет?

— А почему да?

— Его статус и власть сейчас выше, чем у моего архонта. К тому же он больше асраи, так что однозначно лучше и изобретательней в постели, — перечислил неоспоримые, на его взгляд, достоинства Сандалф.

— О, ну раз так, то почему бы тебе самому не попытать счастья? — фыркнула я. Долбаные фейри!

На трапезу же Хакон явился уже в совершенно ином настроении. От прежней обольстительности и вежливости не осталось и следа. Видимо, был приведен в действие официальный режим, или за прошедший час что-то разительно поменялось.

— Я прибыл сюда не с праздной целью, а по поручению сиятельной четы! — громко и властно сообщил он, едва брауни подвели его к отведенному месту за столом. — Цель ее — начать переговоры с драконами, кои видятся крайней необходимостью нашим монархам в свете новых угроз для государства. Поэтому я требую, чтобы принц драконов Раффис, о заточении которого в Тахейн Глиффе нам стало известно, немедленно был освобожден и приглашен разделить трапезу с нами, дабы это стало первым шагом к примирению между фейри и драконами. И раз архонта Грегордиана нет здесь, то его первая фаворитка должна будет лично просить его принять приглашение присоединиться к нам и, если потребуется, собственноручно предложить ему пищу.

Пронзительно-зеленые глаза злорадно сверкнули из-за плеча посланника, и мне тут же пришло на ум: не вместе ли Хакон с Сайв придумали это милое порученьице для меня. Мы с этой женщиной еще и словом не перемолвились, а я уже чувствовала стойкую и однозначную к ней ненависть. И, естественно, понимаю, что глупо это как-то, и число женщин, прошедших через постель деспота давно перевалило за сотни, учитывая, сколько он живет, но даже Брит, с ее откровенными притязаниями, так меня не бесила. Просто сам факт появления здесь этой Сайв был словно вызов для меня. Но сейчас у меня были проблемы более насущного характера, чем рефлексия по поводу первой любовницы архонта. Я огляделась, ища подсказки в глазах Сандалфа и Хоуга, но они выглядели сильно встревоженными и сбитыми с толку никак не меньше меня. Очевидно, ситуация из разряда «крутись сама, как хочешь, и, скорее всего, все равно крайней выйдешь».

— Разве приглашение самого королевского посланника не будет более почетно для принца?

— Безусловно, мое приглашение весомее твоего, монна Эдна, и даже приглашения архонта. Но я считаю, что раз это архонт Грегордиан сначала пленил принца, а потом подверг его публичному унижению, пыткам и заточению, то логично, если жест примирения будет исходить от него. А так как самого архонта тут нет, то от того, кто важен для него. Твой статус и мои наблюдения показали мне, что это именно ты.

С каждым словом, лица Хакона и его свиты все более светились довольством, а вокруг сгущалась атмосфера тревоги, исходящая от обитателей Тахейн Глиффа и у меня от нее буквально покалывало кожу.

— Мой архонт пленил принца, когда тот вторгся в наши пределы, а поединок между ним и драконом был честным, как и наказание заслуженным за наглое нападение! — звонкий возмущенный голосок Ерина заставил всех обернуться туда, где он стоял позади толпы, набившейся в пиршественный зал. А вот Хакон даже головы не повернул, глядя прямо на меня, видимо, боясь пропустить реакцию. На синего мальчишку зашикали со всех сторон и вытолкали вон.

— Миссию по установлению мира с драконами монаршая чета возложила на меня, оставив выбор средств также за мной. И я настаиваю на том, чтобы принц был приведен сюда немедленно, иначе не прикоснусь к пище Тахейн Глиффа и покину его к закату, вынужденный сообщить о полном провале переговоров, причем совсем не по моей вине, — говоря это, Хакон оскалился в такой торжествующей ухмылке, что мне стало даже тошно.

Испуганный ропот прошелся по толпе, и я поняла, что если посланник так поступит, то это будет мегахреново. И, кажется, до меня дошло, в чем вообще смысл всего затеянного. Хакону очень нужно чтобы эта затея с переговорами провалилась, а значит Грегордиан сильно облажался в глазах их правителей. Думаю, он изначально ожидал, что Грегордиан, с его крутым нравом, просто не позволит и шагу ступить на землю Тахейн Глиффа, и он тут же понесется с кляузой, но отсутствие деспота на месте испортило замечательный план, а значит, все, начиная с провоцирующего поведения на пристани и заканчивая этим спецзаданием лично для меня — это его импровизация.